Аналитический обзор репрессий против священно- и церковнослужителЕй Бобруйской епархии 20-м веке.
Бобруйско-Быховская епархия, будучи образованной 2004 году как часть канонической территории Белоруской Православной Церкви, в плане исследований судеб новомучеников естественно подпадает под общие наблюдения и определения, касающиеся истории гонений в Беларуси в целом. Можно проследить четыре волны репрессий: три до Великой Отечественной войны и одну послевоенную.
Первая волна связана с трагическими событиями первых послереволюционных годов. Террор, ставший привычным орудием новой власти, обрушился на Церковь как хранительницу «старых» устоев. Всячески поощрялись расправы на местах со священнослужителями, изъятие ценностей, поругание храмов и православных святынь. Для этого времени характерно почти полное отсутствие письменных свидетельств о репрессиях. Объяснить это можно тем обстоятельством, что еще не успела в полную мощь развернуться репрессивная машина ВЧК. Отсутствовал четкий план действий, многочисленные рейды не всегда протоколировались, а деятельность отдельных «активистов» и вовсе носила откровенно разбойничий характер и ни кем не координировалась.
Однако отсутствие свидетельств не говорит о том, что гонений не было. Вот свидетельство священномученика Иоанна Пашина, записанное им в 1919 году: «Репрессии со стороны большевиков, особенно в Минске, усиливаются. Бесконечные аресты и частые расстрелы. Город стонет». Современный исследователь, священник Федор Кривонос, комментирует эти слова в том смысле, что гонения на Церковь распространялись на всю республику, и добавляет, что для исследователей этого периода события послереволюционных лет – белое пятно.
Действительно, все заключения, которые сейчас можно сделать о судьбах священнослужителей, пострадавших в Бобруйской епархии в то время, касаются только обстоятельств их назначения на приход и обнаружения места вакантным, спустя некоторое время. Бобруйска и окрестностей особенно касаются свидетельства современного исследователя И. И. Янушевича: «Прифронтовая полоса, частая смена режимов, постоянные боевые действия… — все это давало повод обвинить в контрреволюции практически любого священнослужителя.
Клирики подвергались арестам, допросам, а некоторые просто исчезали». Период первой волны гонений можно определить примерно так: от 1917 до 1921 года, когда был заключен Рижский мирный договор о разделе республики на Западную и Восточную Беларусь, на территориях, ныне входящих в состав Бобруйской епархии, царило мрачное беззаконие. Сравнение списочного состава дореволюционного священства с архивами двадцатых годов показывает, что более 200 человек просто бесследно исчезли с лица земли. Но не бесследны их судьбы перед Богом: «Возненавидел их мир, потому что не от мира они: как и Я не от мира» (Ин. 17, 14).
Временем второй волны репрессий можно считать 1930 – 1933 годы. При этом нельзя сказать, что двадцатые годы были мирными. Все это время велась самая оголтелая кампания дискредитации Церкви и священнослужителей, интриги, изъятия ценностей, провокации, показательные суды. Властями всячески инициировался обновленческий раскол, целью которого было разрушить Церковь изнутри. Вместе с тем, в это время Советское государство пыталось создать себе имидж в мировом сообществе, открывало диппредставительства, прислушивалось к мнению зарубежной общественности. Была объявлена новая экономическая политика, приведшая к временной либерализации социальных отношений.
В связи с этим карательные органы старались избегать громких процессов в отношении священнослужителей. Среди имен 127 репрессированных, установленных епархиальным отделом по канонизации, только несколько относятся к периоду до начала тридцатых годов. Как пример, можно привести жизнеописания священников Шелепина Александра Мануиловича, Шимановского Ивана Семеновича, Навроцкого Николая Александровича. В эти годы сроки приговоров еще небольшие, но очень часто можно проследить, что к своей пастве священники уже не вернулись. Формулировка «дальнейшая судьба неизвестна» означает, что пастырь сгинул в недрах советской репрессивной системы.
В начале тридцатых годов победой Сталина закончилась внутрипартийная борьба, был взят курс на жесткую централизацию власти и устранение малейших признаков оппозиции. Церковь, как организация «не от мира сего», по определению оказалась в списке врагов режима. Вот имена некоторых священнослужителей, пострадавших в это время:
Адамович Константин Степанович, Ализнюк Федор Степанович, Миклуш Виктор Викентьевич , Рункевич Александр Максимович, Скрипунов Парфен Иванович, Андренко Спиридон (монах Спиридон). Инок Спиридон Андренко был из братии Киев-Печерского монастыря, и проходил по одному делу со священниками Василием Гандиным, Палладием Катренко, Евстратием Мотлаховым, Валентином Николенко, иеромонахом Пименом (Лебедем), монахинями Марией (Кулешовой), Мариной (Старовойтовой), активными прихожанами: фельдшером Петром Разумовским (1887г.), крестьянами-единоличниками Семеном Автушковым (1892), Прокофией Барановой (1906г.), Ульяном Барановским (1891г.), Дарьей Дроздовой (1897г.), Домной Емельяненко (1887г.) Прокофией Емельяненко (1890), Платоном Ковшом (1880г.), Афанасием Мазаловским (1867г.), Матреной Малашенко (1877), Степаном Мироновым (1877), Владимиром Пузиковым (1891г.), Елисеем Смоляковым (1888г.) Осуждены коллегией ОГПУ 3.9.1932г. за «антисоветскую агитацию и пропаганду» на разные сроки заключения. Групповое дело №10669 хранится в архиве УКГБ Могилевской обл.
По всей видимости, последнее дело имеет отношение к имевшему место примерно в это же время разгрому Борколабовского монастыря. Общее же наблюдение за ситуацией такое: наряду со старыми методами давать небольшие сроки ради обезглавливания общины в Бобруйском уезде появляются первые расстрельные приговоры. Появились также групповые дела, чекисты будто бы выявляли заговоры с целью свержения и дискредитации Советской власти. Таким образом, приход не просто запугивался, а уничтожался полностью, с целью истребить всякие ростки веры в дальнейшем. Эта тактика в полной мере даст себя знать позже, в конце тридцатых, когда на полную мощь заработает государственная машина уничтожения. Во время третьей волны гонений пострадало 22 священнослужителя из числа установленных 127, репрессированных в пределах Бобруйской епархии.
Третья волна репрессий обрушилась на Церковь в 1937 и 1938 годах. После сталинской статьи «Головокружение от успехов» и чистки ОГПУ у верующих появилась надежда, что бесконечная ночь репрессий закончится. В период между третьей и четвертой волнами вышла сталинская Конституция, формально объявившая свободу совести. Но это было лишь затишье перед бурей. Репрессии этого времени не имеют аналогов в мировой истории. Богоборцы эпохи Древней Церкви соблюдали юридические правила того времени: суд всегда вершил правитель области, прилюдно, приговор выносился на основании диалога с обвиняемым. Здесь же мы видим, когда сотни и тысячи городских и сельских «троек», состоявших из малограмотных и жестоких людей, писали под копирку чудовищные приговоры, которые тут же приводились в исполнение.
Парадокс состоит в том, что на основании этих протоколов отделы по канонизации сейчас призваны принимать решения о прославлении новомучеников. Но сделать это весьма затруднительно, ибо правдивых протоколов, которые отражали бы возможное исповедание Христа перед лицом смерти, практически не существует. Такова была работа этой машины смерти: все уже было давно решено и оформлено. Думается, определяющее значение в такой ситуации имеют предыдущие плоды пострадавших и свидетельства очевидцев.
После 1938 года Православная церковь на Беларуси вообще и в Бобруйской епархии в частности лежала в руинах. Священник Федор Кривонос пишет об этом: «Скорбное, мрачное безвременье наступило в жизни верующих… Те, кто остались на свободе, не имели отныне возможности посещать храмы Божии. Только в Бобруйске до 24 июня 1939 года еще продолжала действовать маленькая кладбищенская церковь Святой Софии».
Война промчалась по Беларуси очистительным пожаром. В годы немецкой оккупации открывались храмы, и немногочисленные оставшиеся в живых пастыри возвращали многострадальному народу живые источники веры. Но то, что случилось по возвращении Советской власти, дает повод говорить о четвертой волне репрессий.
Ради окормления паствы, истерзанной сталинскими репрессиями, оставшиеся в живых священники объезжали осиротевшие приходы, крестили, исповедали, причащали верующих. И именно за это, а не за мнимое сотрудничество с оккупационными войсками, после войны было репрессировано множество священнослужителей. Двенадцать персоналий из числа 127-ми, пострадавших от Советской власти, пострадали именно в это время. Среди них – священнослужители древнего Горбацевичского прихода Антониковский Александр Петрович и Гниденко Григорий Дмитриевич, магистр богословия Гуринович Николай Матвеевич и другие.
Таким образом, послевоенные репрессии были последним эпизодом, когда священнослужители массово привлекались к суду и несли незаслуженное наказание в пределах Белоруской Церкви и Бобруйской епархии.
Хрущевские гонения характеризовались прежде всего административным давлением, к этому времени относится множество материалов о печальной участи храмов, но не отдельных персоналий. А в скором времени станет понятно: государство использовало все свои резервы, но не смогло уничтожить Христову Церковь. Закончилось время разбрасывания камней, пришло время их собирать. Этим, в меру сил, и занимается отдел по канонизации святых Бобруйской епархии. Сотрудники отдела собрали все необходимые документы для канонизации иерея Павла Севбо. Сейчас документы находятся на рассмотрении Комиссии по канонизации Белорусского Экзархата.
Павел Николаевич Севбо родился в деревне Телуша Бобруйского района в 1883 году. Род Севбо – древний православный род, давший миру не только множество добрых пастырей, но и исповедников, за веру Христову пострадавших. О детстве Павла Николаевича известно немного. Его отец, Николай Павлович, был священником Свято-Никольского храма деревни Телуша.
Прекрасный храм красного кирпича сохранился несмотря на лихолетье, сейчас в нем идут службы. Храм был выстроен под патронажем местной помещицы Натальи Александровны Воронцовой-Вельяминовой, родной внучки Александра Сергеевича Пушкина. Ее супруг, Павел Аркадьевич, лично следил за постройкой храма. Рядом с храмом по инициативе Наталии Александровны была построена школа для крестьянских детей. Сохранилось много свидетельств о той прекрасной духовной атмосфере, которая существовала на приходе. Наверное, тогда в юной душе отрока Павла появились первые ростки любви к Богу и Церкви, которым со временем суждено было стать главным смыслом всей его жизни. Судьба крестьянской школы Натальи Александровны Пушкиной в Телуше, из которой вышел целый сонм подвижников веры и благочестия, еще ожидает своего исследования.
Крестный путь о. Павла начинается в 1921 году. В это время он оставляет работу в Минском исполнительном комитете и приезжает в деревню Зачистье, учить детей слову Божию. Надо сказать, такой шаг в те времена мог стоить потери положения и самой жизни. Это был явный вызов советской власти, свидетельство о том, что все потуги построить сытую жизнь без Божиего благословения бессмысленны. В сердце Павла Николаевича уже зрело решение во всем идти за Христом, вплоть до восшествия на Голгофу.
В 1925 году Павел Николаевич с семьей переезжает на приход к брату, протоиерею Иоанну, в деревню Якимова Слобода Светлогорского района. Являясь законоучителем в местном Свято-Никольском храме, Павел Николаевич своей ревностью и благочестием привлекает внимание епископа Бобруйского Филарета (Раменского), викария Минской епархии. В 1928 г. епископ Филарет рукополагает Павла Николаевича Севбо во священника и направляет в Свято-Петропавловский храм д. Плещеницы Минского района.
О. Павел ревностно относиться к пастырскому служению, вокруг него быстро собирается община активных прихожан. Но именно это не нравится местной власти. Для создания уголовной статьи против пастырей безбожники выдумали коварный предлог. На один из весенних праздников (как правило, на Благовещение), колхозные власти назначали массовый выход на посевную. Народ, издревле почитавший православные праздники, игнорировал этот призыв, и. за редким исключением, шел в Божий храм. Вот тут то и составлялся протокол, и статья была готова: антисоветская деятельность, агитация против колхоза. Именно эту статью приписали о. Павлу, и в 1930 г., и посадили в местную тюрьму.
Только многочисленные просьбы и ходатайства плещеницких прихожан способствовали тому, что спустя три месяца о. Павла отпустили. Но политика давления, запугивания и угрозы не прекращались. В конце концов власти добились своего: в 1934 году Свято-Петропавловский храм был закрыт, и о. Павел остался без прихода. Он возвращается в родные места, в д. Телуша. Но Свято-Никольский храм уже переоборудован под зерносклад, служить негде.
В Бобруйске также закрыты 9 храмов из 11, лишь иногда в Свято-Никольском и Свято-Софийском храмах города иногда служит Преосвященный Филарет (Раменский), епископ Бобруйский. Большинство храмов в деревнях тоже закрыты. Наступает тяжелое, темное безвременье. Это время восхождения на Голгофу тысяч и миллионов православных христиан, и о. Павел – один из них.
О последнем периоде жизни о. Павла, а именно 1935-1938 годах, не сохранилось никаких письменных свидетельств. Можно лишь предполагать, что епископ Филарет, рукополагавший о. Павла, постарался как-то облегчить его участь и назначил на один из действующих приходов бобруйского района. Таким приходом в то время был древний Ризоположенский приход в д. Горбацевичи, где находилась чудотворная Горбацевичская икона Божией Матери. Указа о поставлении на приход не сохранилось, но в пользу этой версии говорит тот факт, что поселился о. Павел с семьей в нескольких километрах от Горбацевич, в деревне Хорошее. Известно также, что Ризоположенский храм закрывался лишь на краткое время перед самой войной, а разрушен был в 60е годы. Но в отсутствие письменных фактов начинают свидетельствовать рассказы очевидцев.
Вот что рассказала сотрудникам отдела канонизации святых Бобруйской епархии внучка о. Павла, Раиса Николаевна Солоухина. «Я родилась в 1933 г., и смутно помню некоторые события из жизни о. Павла. Когда его арестовали, мне было 4 года. Образ дедушки с руками, связанными за спиной, настолько врезался в мою память, что я вспоминала его всякий раз, когда видела человека, заложившего руки за спину. В последние годы жизни дедушка много болел. Гонения, угрозы, переезды и нищета подорвали его здоровье, и в моей памяти он сохранился лежащим на кровати. Он служил в храме д. Горбацевичи, и за требами люди обращались к нам со всей округи. Скорее всего, в последний год его жизни служить в храме ему запрещали, потому что за нашим домом был установлен надзор. Сцена ареста о. Павла – это боль всей нашей семьи. В тот день к о. Павлу прибежала женщина, вся в слезах, и умоляла его окрестить умирающего младенца, своего сына. В семье все знали, что за домом следят. Разумнее всего было сослаться на это обстоятельство и совершить крещение позже, под покровом темноты. Но о. Павел поднялся и стал собираться. Он сказал, что младенец находиться в смертной опасности, и он не может отказаться от своего священнического долга. Когда женщины поняли, чем это грозит, моя мама и бабушка упали ему в ноги, и умоляли не губить свою жизнь. Несмотря на это, о. Павел оставался непреклонен. Он как мог, утешил женщин и ушел. Последними его словами были «На все, Боже, святая воля Твоя» О. Павла арестовали сразу по возвращении. Он лишь зашел взять арестную сумку, которая уже была готова. Больше мы его не видели. Это было 10 декабря 1937 г.
Вот текст приговора о. Павлу Севбо : «16.02.1938 г. Бобруйская тюрьма. Слушали: Дело 38275. Севбо Павел Николаевич, Батюто Фаддей Афанасьевич, Колесников Зиновий Иванович, Воробьев Давид Дорофеевич, Федоров Артем Тимофеевич – обвиняются в том, что являясь участниками контрреволюционной группировки из служителей религиозного культа и кулаков, устраивали нелегальные сборища, где обсуждали вопросы борьбы с мероприятиями партии и советской власти, проводили повстанческую и пораженческую агитацию.
Постановили: Севбо Павел Николаевич, Батюто Фаддей Афанасьевич, Колесников Зиновий Иванович, Воробьев Давид Дорофеевич, Федоров Артем Тимофеевич приговариваются к высшей мере наказания – расстрелу. Лично принадлежащее им имущество – конфисковать.
Тройка НКВД БССР по г. Бобруйску».
Также в распоряжении отдела по канонизации Бобруйской епархии есть современный документ — выписка из его дела, подготовленная 29 декабря 2007 г. Управлением КГБ по Могилевской области:
«Свидетельств об отказе от священного сана, признания инкриминируемых обвинений, а также фактов обвинения кого-либо на допросах в материалах уголовного дела не имеется». В 1938 г., когда практически каждое дело завершалось полным признанием вины, это документ является доказательством верности о. Павла Христу даже до смерти.
Сам же факт его мученической кончины отражен в следующем документе:
«Постановление №101. Приговор Особой Тройки НКВД БССР о расстреле Севбо Павла Николаевича приведен в исполнение 14 марта 1938 г.» Скупые строчки расстрельного приговора свидетельствуют о том, что безвременно оборвалась жизнь доброго пастыря, вся вина которого состояла лишь в служении Богу и людям. Он мог отказаться исполнять свой священнический долг, сохранить жизнь. Но это было бы предательством Христа Спасителя и святой Его Церкви. Казалось, зло победило в очередной раз, и эта история со временем забудется. Но прошли годы, и мы, христиане XXI века, повторяем слова славного сына белорусской земли: «На все, Боже, святая воля Твоя».
